Адриана Таш ри Эйлэнна 2 (СИ) - Страница 24

К оглавлению

24

Меня швырнуло на снег, прочь от двери в мир живых, а Та, Что Сильнее, болезненно дернулась и выплюнула:

— Моя!

«Обе!» — хотелось сказать мне. Но, поразмыслив, я согласилась с моей богиней. Она — лучше, мудрее, сильнее. Она сможет сбежать. А я — точно нет.

— Ты так думаешь? — усмехнулся подменыш. — А мне вот кажется, что настоящей тут — ни одной. И тебя на самом деле никогда здесь не было, — сказал он и ласково улыбнулся, разводя руки. Меж ухоженных пальцев начало зарождаться что-то неопределимо-убийственное.

— А может, здесь никогда не было тебя? — Та, Что Сильнее, вдруг с точностью скопировала его ласковую улыбочку… и со всей дури двинула ему в челюсть.

У частого общения с разъяренным наставником определенно есть свои плюсы. И вовсе я не вспоминаю мертвого засранца с небывалой душевной теплотой!

Будь Владычица и в самом деле женщиной, удар бы ее, пожалуй, свалил. Подменыш отделался шейным хрустом и несколькими секундами удивленного ступора. Та, Что Сильнее, как раз успела вскочить на ноги, сцапать с полки вожделенный фолиант и даже начать плетение портала.

Помешала ей я — когда поняла, что портал ведет напрямую на Хеллу.

Ей было плевать на Фирса и Тамаза, а на безымянного жениха — уж и подавно. Она не боялась открывать извилистый портал сквозь все щиты и подвижные астероидные пояса, отделяющие ее от безопасности. Она добилась своего и собиралась смыться.

«Какого демона?!» — взвыла моя богиня, когда ее портал осыпался огрызками незавершенного заклинания.

«Фирса я здесь не брошу!»

«Дура!»

…Возможно, препираться стоит все же после того, как убедишься, что противник все еще неадекватен.

Подменыш страдал чем угодно, но не благородством, и вот уж его-то удар вырубил нас обеих с первой же попытки.

Время учит прислушиваться к окружающим, сопереживать им, различать оттенки и подтексты. Со временем люди становятся милосерднее и мудрее, только вот счастливым это еще никого не сделало.

Она смотрела на меня и молчала, и ее волосы в темной воде то сплетались клубком змей, то свободно колыхались, подобно длинным черным водорослям. Я никогда не носила распущенные волосы.

Ее тоже нестерпимо мучила мысль, что все могло быть иначе — ярче, справедливее, мудрее. Я могла бы родиться в другой семье, на другой планете, в другом мире; так и не узнать, каково залечивать ожоги от неудавшихся заклинаний, не видеть в каждом человеке лишь средство достижения своей цели, не просчитывать наперед любой шаг. Никогда не вдохнуть отравленные благовония, не сидеть в своей комнате, будто в темнице без окон, не метаться из угла в угол, пытаясь смириться с тем, что за меня уже все решено, и выхода нет…

И никогда не встретить Фирса. Моего упрямого, занудного, заботливого, самого родного…

Моя богиня могла бы сказать, что внутри каждого человека живет озлобленный ребенок, который точно знает — у него был шанс сделать все иначе, и у него этот шанс отняли. Он горько плачет о том, чему не суждено сбыться, воет в голос, яростный и беспомощный, и те, кто говорит, что нужно уметь видеть маленькие радости в окружающем мире, всего-навсего разучились его слышать.

Но мы молчим — потому что я и так знаю все, что знает она.

«Ты — не сильнее. Не лучше. Ты лишь вой в моей голове».

Глава 16
Губернатор Дарлеи

Под босыми ступнями — привычная шероховатость чуть теплой древесной коры. В воздухе пахнет снежной свежестью и едва ощутимо — смолой. Ствол Древа Жизни так далеко, что виден, только если напряженно прищуриться: тогда он величественно выплывает из вьюжной темноты, огромный и недостижимый. Тонкие нити чужих душ над головой сплетаются в единую канву, и отсюда кажется, что светится и пульсирует все небо.

Я еще никогда не была так глубоко.

Корни Великого Древа — массивные, переплетающиеся в сложную живую сеть, — здесь плавно изгибаются, спускаясь в спокойную темную воду, в которой не отражаются ни тоненькие ниточки, ни вьюга, ни даже вездесущие ветви. Так странно… в существование Леты, реки, куда осыпаются отмершие души, не верили даже в моей Гильдии.

Что ж, теперь я увидела ее своими глазами, — а Та, Что Сильнее, еще и искупнуться умудрилась.

«Все же сильнее?» — подначивающе улыбается она. Ее волосы развеваются по течению, руки безвольно всплывают на поверхность.

«Нет», — обреченно вздыхаю я. Если ей так хочется бросить отвергшего ее художника на произвол судьбы — сильнее придется быть мне.

Ее руки — такие же бледные, как мои, с непропорционально маленькой ладонью и тонкими, но сильными пальцами. Волосы — той же длины, но на тон темнее, и в воде кажутся иссиня-черными — именно тот оттенок, который я хотела раньше, когда цвет еще не потерял всякое значение. Черты лица чуть резче, глаза — немного другого разреза. Она красива даже сейчас, с посиневшими от холода губами и безнадежной злостью во взгляде. А я… наверное, оно и к лучшему, что я не отражаюсь в этой воде, — сравнение уж точно было бы не в мою пользу.

У нас обеих одинаково противно щиплет глаза, и мы обе недовольно щуримся. Раньше я часто плакала — мне все казалось, что я не справляюсь, что от меня требуют куда больше, чем я могу выдержать. Что такое настоящая усталость и отчаяние, я узнала только тогда, когда на слезы не осталось сил.

«У тебя и сейчас их нет».

Что правда, то правда. Но больше ты не проснешься вместо меня. Прости, моя родная, моя волшебная. Кажется, я не так уж хочу становиться тобой.

«А какая разница?» — невесело усмехается она. На извинения ей традиционно плевать: что значат слова, не подкрепленные делом? Если бы мне действительно было жаль, она бы проснулась уже сейчас — и сделала все по-своему.

24